Гаскелл Элизабет - Крэнфорд
ЭЛИЗАБЕТ ГАСКЕЛЛ
КРЭНФОРД
ПРЕДИСЛОВИЕ
Советские читатели знают Элизабет Гаскелл главным образом как автора
"Мэри Бартон" (1848), ее первого романа, в котором отразились трагические
испытания английского трудового народа в "голодные сороковые годы", его
отчаянная, но обреченная на поражение борьба за политическую "хартию" и
первые попытки объединения для зашиты своих социальных прав. Эта книга,
рассказывающая о безмерных страданиях и великом гневе, проникнута мрачным
пафосом. Сама Гаскелл считала, что только гений Данте мог бы воздать должное
избранной ею теме. Ее "манчестерская история", по словам писательницы, была
задумана как "трагическая поэма". Престарелая романистка Мария Эджворт, друг
и предшественница Вальтера Скотта, прочитав "Мэри Бартон", писала, что
Ситуация этого романа годилась бы "для высочайшей греческой трагедии".
"Мэри Бартон" вызвала бурю полемики и доставила писательнице много
врагов и друзей (среди тех, кто приветствовал этот роман, были Карлейль,
Лэндор, Диккенс) и положила начало английскому социальному роману на
"рабочую" тему. Гаскелл на целый год опередила "Шерли" (1849) Шарлотты
Бронте и на два года "Олтона Локка" (1850) Кингсли; есть основания думать,
что ее роман мог натолкнуть Диккенса на мысль о создании "Тяжелых времен"
(1854). Русских читателей впервые познакомил с этим романом Ф. М.
Достоевский, поместивший перевод "Мэри Бартон" в негласно руководимом им
журнале "Время". Выбор этот примечателен: в социально-этической проблематике
романа занимает значительное место тема "преступления" и "наказания" -
(убийство Карсона, совершенное Джоном Бартоном и позднейшее "покаяние" и
"просветление" убийцы), столь важная для творчества Достоевского.
"Крэнфорд" (1853) был написан в совершенно другой тональности, хотя,
как и "Мэри Бартон", был основан на лично пережитых впечатлениях Гаскелл. В
своих письмах она не раз ссылалась на "подлинность" многих забавных
происшествий, описанных в этой довести. "Там все правда, ведь я сама видела
корову, одетую в серую фланелевую кофту, - и я знаю кошку, которая
проглотила кружево..." - писала она Рескину. Эти столь несхожие, хотя и
внутренне родственные друг другу книги обозначают два противоположных
полюса, между которыми, по ее собственному выражению, "вибрировала" всю свою
жизнь Элизабет Гаскелл.
"Я выросла в маленьком городке, а теперь мне выпало на долю жить на
окраине большого фабричного города; но с наступлением первых весенних дней,
когда распускающаяся листва и сладостные запахи земли говорят мне, что
"близится лето", во мне пробуждается инстинктивное беспокойство, меня тянет
туда, где раскинулись безлюдные просторы, поросшие сочной травой. Так птица,
разбуженная сменой времен года, устремляет свой полет к хорошо знакомой,
хотя, казалось, позабытой стороне. Но я не птица, а женщина, меня
привязывают к дому семейные обязанности, а так как к тому же я не обладаю
крыльями голубки, а должна путешествовать в дилижансе и расплачиваться с
кучером, то мне приходится оставаться дома", - писала Гаскелл друзьям.
В "Крэнфорде" отразилась эта ностальгия по далекой и близкой стране ее
детства и юности, никогда не покидавшая Гаскелл на протяжении тридцати трех
лет, прожитых ею в "раскаленном, страшном, дымном, гнусном Вавилоне
Великом", каким казался ей промышленный Манчестер. "Всякий раз, когда мне
неможется или я больна, я перечитываю "Крэнфорд" и - я хотела было сказать,
наслаждаюсь им (но мне это говорить неловко), - и снова смеюсь
