Герберт Фрэнк - Пандора 2
ФРЭНК ГЕРБЕРТ, БИЛЛ РЭНСОМ
ЭФФЕКТ ЛАЗАРЯ
(ПАНДОРА - 2)
Роман классика современной фантастики Фрэнка Герберта, впервые переведенный на русский язык, продолжает историю освоения водного мира, начатую в романе «Ящик Пандоры». С тех пор как погиб последний из естественных островов Пандоры, минуло несколько поколений.
Общество планеты расслоилось на островитян, по воле волн дрейфующих в своих органических городах, и мутантов-морян, для которых вода стала родной стихией. Напряжение между ними растет, готовое вылиться в открытый конфликт. Все надежды на второе пришествие Корабля, ставшего для людей этого мира воплощением Господа Бога.
Брайану, Брюсу и Пенни – за те годы, что они ходили на цыпочках, покуда папа работал.
Фрэнк Герберт
Всем целителям, что облегчают наши страдания; всем, кто кормит ближних, прежде чем требовать от них добродетели; всем нашим друзьям – с любовью и признательностью.
Билл Рэнсом
Анналы утверждают, будто двойная система не способна поддерживать жизнь. Но мы нашли жизнь здесь, на Пандоре. За исключением келпа – она была враждебной и смертоносной, но все же это была жизнь.
Гнев Корабля отяготел над нами, ибо мы уничтожили келп и нарушили равновесие этого мира. Мы, немногие выжившие, зависим от бесконечного моря и ужасных причуд двух солнц. То, что мы вообще выжили на наших хрупких клон-плотах, проклятие в той же мере, что и победа.
Это – время безумия.
Из дневников Хали Экель
Дьюк почуял запах горелой плоти и паленого волоса. Он чихнул, снова чихнул и заскулил. Его единственный зрячий глаз слезился и болел, когда он попытался открыть его рукой. Его мама была вне.
Слово «вне» он мог произнести, хотя не мог бы точно определить местоположение и форму этого «вне» – только знал смутно, что живет на клон-плоту, принайтованном к черному каменному утесу, единственному остатку суши Пандоры. Еще он мог выговорить «ма» и «горит».
Запах гари усилился. Дьюк испугался. «Может, нужно что-то сказать?» – подумал он. По большей части он не говорил: мешал нос. Зато мог высвистывать носом. Мама его понимала и свистела в ответ.
У них было более сотни таких свистослов, понятных обоим. Дьюк наморщил лоб – при этом его толстенький носик развернулся – и засвистел, поначалу вопросительно, чтобы узнать, нет ли матери поблизости.
«Ма? Где ты, ма?»
Он пытался уловить шлепанье босых пяток по мягкой палубе плота, которое не спутал бы ни с каким другим.
От запаха гари стало трудно дышать. Дьюк чихнул и прислушался: по коридору сновало множество ног – такого топота ему и слышать-то не доводилось – но ни одни из них не принадлежали ма. Раздавались крики – все сплошь слова, которых Дьюк не знал.
Он сделал глубокий вдох и издал самый громкий свист, на какой только был способен. Его тоненькие ребра мгновенно разболелись, а голова закружилась.
Никто не ответил. Вход оставался закрытым. Никто не вынул его из-под сбившегося одеяла и не прижал к себе.
Преодолевая боль в груди, Дьюк разлепил правое веко двумя отростками правой руки и обнаружил, что комната погружена во мрак – лишь тонкая биомасса стены слабо светилась в темноте. Мрачный оранжевый свет отбрасывал на пол жуткие отсветы.
Едкий дым висел под потолком, как облако, протягивая к лицу Дьюка маслянисто-черные щупальца. К топоту и крикам за стеной прибавились новые звуки. Стало слышно, как за рдеющей стеной волокут и роняют что-то тяжелое.
Охваченный ужасом, Дьюк свернулся под одеялом в комочек.
Дым был влажным и горьким – совсем не таким приторным, как в тот раз, когда обогреватель проже
